Глава третья. - Тихо! Он спит? Тигр в утыканном
шипами ошейнике рухнул там, где его настигла смазанная усыпляющим
составом тонкая игла, пущенная из эльфийского сарбакана. В саду стояла
томная ночная тишина, нарушаемая только трелью бессонного соловья. Три
темные фигуры в широких бурнусах, крадучись, огибали озеро, прячась в
ажурной тени деревьев, спешили к низкой ограде, за которой виднелись
несколько обложенных дерном холмиков. Широкая полоса лунного света
выхватывала из лиловой ночи небольшую изящную статую, изображающую
эльфа, подносящего к губам флейту. Авиценну хоронили не в монастыре,
Герман увез тело мистика на родину. Памятник поставили с молчаливого
одобрения Шиты и Туонелы, Шел лично отбирала мрамор. Трем фигурам было
наплевать на статую. Их целью был холмик, возле которого росли еще
нераспустившиеся желтые ненюфары. - Почему они не сожгли его? – в голосе отчетливо звучал тексианский акцент.
- Потому что он не керра, вот еще, дрова тратить, - женщина. – Тем
лучше. Некроманты уже ждут. Быстрее, скоро появятся монахи, демон бы их
побрал. Третий, судя по росту, не гном, не то ратонга,
нетерпеливо оттолкнул обоих, торопливо зашептал заклинания. Дохнуло
жаром, холмик задрожал. Земля вспучилась, затряслась, как мука в сите,
когда ее просеивают, дерн сползал к подножию. Вершина холмика осела и
наверх медленно, жутко выполз обшитый черной парчой гроб. Заклинатель,
не переставая бубнить, попятился. Из разрытой могилы выбралось
существо, отдаленно похожее на человека, но начисто лишенное лица.
Повинуясь приказу, теллурический солдат закинул гроб на плечо и тяжелой
неуклюжей рысью припустил к стене. Земля снова пришла в движение, и
через минуту холмик выглядел точно так же, как прежде. - Спите, - прошептала женщина. – Спите. В скором времени…
- Можно без лишнего пафоса? – бесцеремонно прервал тексианец, успевший
вскарабкаться на стену. – Тебя все равно никто не слышит. Давай руку.
Сейчас проснется тигр. Солдат с гробом на плече уже входил в портал, раскрытый тексианцем. Женщина недовольно заворчала, но пришлось подчиниться.
Восемь часов спустя залу одного подземного храма в Фирроте до основания
сотряс хоровой вопль ярости, а еще через несколько секунд солдаты в
зеленых плащах под командой белокурого паладина высадили дверь в
последнее убежище Теней. Обряд был сорван. Некроманты почти не
сопротивлялись, повозиться пришлось только с волшебниками, но
вышколенные кейносские воины свое дело знали. Паладин медленным
шагом приблизился к гробу, стоявшему в центре исчерченного рунами
круга. Солдаты вязали некромантов. Паладин откинул крышку гроба – и в
недоумении уставился на содержимое. Растерянно обернулся. Один из
некромантов, темный эльф, криво усмехнулся. Вызывающе вскинул голову. - Милсдарь Айк, рад встрече, - певуче, как все эльфы, проговорил паладин. – Неужто и ты служил Тени? - Я никому не служу, - отозвался, усмехаясь, Айк. – Тем более – проигравшим, милсдарь Айнарил. - Тогда что ты здесь делаешь? - Не твое дело, паладин. Ты удивлен, как я погляжу? Представь, а я нет, чего еще можно было ожидать от этих идиотов? Из-за спины Айнарила выступил невысокий лесной эльф. Бросил беглый взгляд в гроб – и неожиданно расхохотался. - Капитан Эллар, что вас так веселит?
- Сейчас вам обоим станет не до веселья, - мрачно сообщил Айк. – Уводи
людей, паладин. Вы опоздали. Обряд почти завершен, если ты ничего не
видишь, еще не значит, что ничего нет. Словно подтверждая слова
некроманта, храм содрогнулся от пола до потолка, руны вспыхнули
угрожающе-багряным, гроб окутал синевато-черный дым. По расписанной
фресками стене пробежала трещина. - Сам Казик-Туле явился на наш зов, - язвительно прокомментировал темный эльф. - Уходим! - скомандовал паладин, бледнея. – Уходим немедленно!!! Капитан Эллар?
Эльф все еще стоял у гроба, и на лице его было странное выражение,
словно он увидел что-то, позабытое давным-давно, и теперь силился
вспомнить, что именно. Айнарил тронул его за плечо, следопыт попятился,
не отрывая глаз от дымного облака, потом повернулся и побежал.
Они едва успели выскочить - храм неожиданно охватило темное пламя.
Бегущий последним солдат запнулся, огонь стрельнул темным щупальцем – и
отчаянно вопящего эльфа потащило назад. Айнарил уже был в седле,
рванулся, было, но Эллар загородил ему дорогу, белый конь встал на
дыбы, затанцевал перед следопытом. Солдата втащило в пламя,
пронзительный крик оборвался на страшной высокой ноте. И тотчас
из джунглей вынырнули десятки странных тварей. С виду они походили на
львов, только из спины торчали жесткие перепончатые крылья. Скорпионьи
хвосты тварей оканчивались острыми жалами. - Саттары Туле, - Эллар взмахнул рукой. – Лучники их не остановят.
Фейдаркские следопыты, притаившиеся на деревьях, все же стреляли по
приближающимся тварям. Упал один саттар, забился в конвульсиях, на его
место тут же выскочили еще двое. Конь под Айнарилом словно взбесился,
взвился, грозя сбросить всадника, паладин с трудом держался в седле.
Солдаты позабыли о пленниках, рвали из ножен мечи, торопливо строились…
За спиной, из клубов потустороннего пламени, вырастала гигантская
тень. Айнарил бросил взгляд через плечо, лицо из белого стало
землисто-серым. Айк демонстративно сел на землю и насвистывал бравурную
песенку. Некроманты Теней истово молились, каждый на своем языке.
Первые саттары переправились через крохотную речушку, кто летел, кто
плыл, и с ходу бросились на солдат. Их странные, похожие на
человеческие лица, морды, изуродовали злобные оскалы, твари кидались в
самоубийственные атаки, напарываясь на клинки, успевая перед смертью
свалить воинов с ног, укусить, полоснуть когтями, всадить ядовитое
жало. Конь под Айнарилом жалобно заржал, в незащищенное брюхо вцепились
сразу два саттара, паладину пришлось спрыгнуть. Тяжелые доспехи
замедляли его, твари были гораздо проворнее. Юркий Эллару уворачивался
от монстров, рискуя, пробегал между ними, так, что не раз и не два
ядовитые жала втыкались в мохнатые бока сородичей и, позабыв про
следопыта, саттары принимались грызть друг друга. Солдаты падали
один за другим – тварей было слишком много. Айнарилу пришлось прижаться
спиной к стволу дерева, зеркально-белые доспехи густо пятнала темная
кровь. Прямо к его ногам свалился еще один эльф с разорванным когтями
горлом, карминная струя окатила сверкающие наголенники паладина. Меч
опустился на шею саттара, густая львиная грива смягчила удар, тварь
кинулась… С дерева вниз головой свесился один из следопытов Эллара,
ткнул кинжалом куда-то под челюсть монстра, качнулся назад, ловкий, как
акробат, и снова скрылся в кроне. Положения стало отчаянным,
сбившиеся в кучку вокруг командиров, солдаты и следопыты рубились, не
жалея себя. Айнарил в голос молился Марру, спасти хотя бы солдат, не
себя, но понимал, что все тщетно. Помощь пришла весьма
неожиданно, оттуда, откуда не могли даже ожидать. За спинами кейноссцев
сосредоточенный Айк поднялся на ноги, связанными ладонями очертил в
воздухе несколько рун и, отчетливо выделяя каждый слог, проговорил
заклинание. Айнарил сперва не понял, что произошло. Мертвые монстры
вдруг стали подниматься на ноги и с дикой яростью снова бросились в
бой, оттесняя опешивших сородичей от солдат. Плотный строй нежити как
щитом толкал саттаров назад. Паладин оглянулся, встретился взглядом с
горящими глазами Айка… - Я обязан тебе жизнью, не только своей, но и своих людей, - тонкие губы Айнарила сжались. - Бывает, - съязвил некромант, растирая запястья в том месте, где в них врезались веревки. - Почему?
- Потому что я наемник, милсдарь, и меня саттары не пощадили бы. На мне
не было эгиды Тени. Я просто очень люблю жизнь. Трезвый эгоизм. И за
свою помощь требую только одного – забудь о том, что ты меня сегодня
видел. - Айк? - Ну? - Ответь только на один вопрос. - Только на один. - Чье тело было в гробу? - Понятия не имею, - пожал плечами некромант. – Но не тот, кто должен был, это точно. - И что теперь будет с ним? - Это уже второй вопрос, Айнарил. Не скажу. Бывай, служивый.
Он дрожал от холода, глубже зарывался в прелую солому, но под ней был
каменный пол и он мерз еще больше. В соседнем углу крохотной вонючей
камеры свернулась клубочком страшно грязная феечка с опаленными
крыльями махаона. Ему было жалко феечку, но помочь ничем не мог, мешала
толстая цепь, которой он был прикован к стене. Раз в день в камеру
заходил сутулый человек-ящер, приносил ему и фее по крохотной миске
тушеной капусты и по стакану сильно разбавленного апельсинового вина.
Совсем холодными ночами полагался некрепкий кофе. Феечка постоянно
плакала, редко-редко шепотом пела. Он же… А что он? Он не помнил
даже собственного имени. Ничего до того момента, как очнулся в лагере
работорговцев. Себя люди-ящеры называли Аллиз Эв. Или как-то так.
Место, где их держали, называлось Фиррот. В памяти всплывали громадные
обомшелые камни, гигантские пауки и какие-то твари, похожие на львов.
Через несколько дней после пробуждения в лагерь пришел высокий
смуглолицый человек с острой бородкой клинышком. Его вытащили из ямы, в
которую засунули сразу после того, как он попытался напиться из бочки,
еще не зная, что стал пленником. - Откуда ты, барашарр? - спросил смуглый, бегло ощупывая его, грудь, руки. - Не знаю…
Подскочивший ящер что-то залопотал на своем, смуглый внимательно
слушал. Бесцеремонно задрал губу, осмотрел зубы. Он стоял молча, щурясь
от яркого света, и ждал. - Сильный барашарр. Ты поедешь со мной.
Вечером ящеры отвели его куда-то в глубину джунглей, к полуразрушенному
храму, древнему, как мир, и посадили в камеру. Смуглый больше не
приходил. Еще через день бросили к нему фею. Фея не знала языка – или
не хотела говорить. Пришел надзиратель. Небрежно бросил в грязную
миску порцию капусты. Толкнул ногой фею, наклонился над ней. Зашипел,
рванул за худенькое плечико, повернул… Невидящие синие глаза уставились
в потолок. Фея умерла. Ящер, кажется, ругался. Злобно дернул
разноцветное крылышко, плюнул, захлопнул дверь камеры, задвинул засов и
помчался куда-то по коридору. Он дотянулся до феи. Маленькая,
хрупкая, беззащитная, совсем как ребенок. Он протянул руку, коснулся
мертвого личика. Сам не зная, почему, закрыл грязными пальцами синие
глаза. И заплакал. Фею унесли пришедшие ящерицы. Тот, кто выходил последним, повернулся и несильно ткнул его копьем в плечо, вымещая раздражение.
И тут произошло то, чего он сам никак не ожидал. Он, не думая, выбросил
руку, перехватить – и вдруг последнее звено цепи, которой были
прикованы его руки, оборвалось. Он поймал копье, рванул на себя,
поднимаясь на ноги, сбил ящера с ног, смял его. По коридору уже спешили
другие, теснились в проходе. Он сам не знал, откуда пришла странная
уверенность – узкий коридор не даст ящерам окружить его, вынудит
атаковать попарно… - Сильный барашарр, - произнес знакомый голос.
– Отдай оружие. С саттарами Туле тебе не справится. Отдай копье, и тебя
не убьют. Ты стоишь больше, чем я заплатил. Он подчинился –
выбора не было. Саттары – те самые львиноподобные твари, вспомнил он.
Смуглый мягко выдернул копье из его руки, одобрительно склонил голову.
Что-то приказал столпившимся ящерам. Именно приказал – и они
подчинились. Его вывели на свет. Он жадно вдыхал пряные запахи
ночных цветов, костра, жареного мяса. Ему дали поесть – нет, не
капусты, сладких пирожков, налили крепкого чая. Смуглолицый
одобрительно улыбался, глядя, как жадно он ест. - Ты хороший воин, барашарр. Ты принесешь мне много денег. Скажи, откуда у тебя эти шрамы? Он поочередно коснулся его лба, щеки… Ночь. Темно. Кружится голова. Быстрый прыжок, желтые глаза, резкая боль – и чей-то крик… - Не помню… - А эти? - смуглый хлопнул его по спине. – Глубокие. После такого обычно не выживают. Тонкий изящный силуэт… губы складываются в улыбку… холодная вода… полумрак…он в ярости, он бросается, чтобы убить… - Не помню… - Тем лучше, - улыбается смуглый.
Потом был корабль. И пустыня. Пески. Полет на удивительном ковре. И
красивый город. И большой просторный дом. Были торги. Его снова
продали, на этот раз – тучному жирному купцу, которого звали Рашад. У
купца ему на шею повесили медальон и препоручили худощавому мужчине,
такому же смуглому и черноволосому, как тот, что привез его из
джунглей. Ему снова дали меч. Днем он стоял в лавке купца,
молчаливый, недвижимый – охранял. Черноволосый пристально следил за ним
первые две недели, потом, убедившись, что бежать барашарр не
собирается, перестал приходить. Вечером он приползал в свою крохотную,
без окон, комнату, съедал ужин и падал на соломенный мат. Чтобы видеть сны.
Сны становились ярче с каждым днем. Он часто видел рослого седого
мужчину, узкая дорожка седых волос на бритой голове собрана в косу,
зеленые глаза смотрят то жестко и строго, то ласково. Он полагал, что
это его отец. Видел высокую кошку с горящим ненавистью взглядом. И
молодую девушку. Этот сон он любил больше всего. Милое лицо,
обрамленное распущенными стальными волосами, близко-близко. То алое
кимоно, то платье. То улыбка, то страх, то неподдельная тревога. Совсем
редко снился темный эльф в роскошном лилово-золотом камзоле и эльфийка
рядом с ним. Он не знал, кто все они такие, но рад был видеть. Хотя бы
так. Лучше незнакомцы, чем мертвая фея на полу камеры. Этот день
ничем не отличался от остальных. Ранний подъем, кусок пирога с мясом на
завтрак, лавка, привычное место недалеко от сундука, куда продавец
складывал выручку – вечером ее забирал купец. Он пытался дремать с
открытыми глазами, когда в лавку вошли двое. Хрупкая эльфийка и тот
самый мужчина, которого он столько раз видел во сне. Имя ударило
молнией, сухие губы разомкнулись: - Молчан? Мужчина смотрел
на него так, как смотрят на неожиданно вернувшуюся с погоста тещу,
зеленые глаза округлились неподдельным ужасом. Эльфийка переводила
взгляд с охранника, крепкого загорелого юноши-варвара, на своего
спутника. - Виш? Но ты… ты же… ты… ты умер, - обреченно выдохнул мужчина. Услужливая память выдала еще одно имя: - Шита?
И эльфийка, и Молчан одинаково вздрогнули. Продавец, похоже, решил
вмешаться. Быстро заговорил. Мужчина ответил. Скучающе-сонная гримаска
на лице его спутницы сменилась почему-то ненавистью. Продавец
тараторил, Молчан по букве выдавливал из себя слова незнакомого языка.
Наконец, снова взглянул на него: - Придется поговорить с Рашадом… я скоро вернусь.
Вечером они сидели в пустоте огромного пятикомнатного дома во Фрипорте.
С каждой произнесенной Молчаном фразой заполнялись пробелы в памяти.
Все, кроме отрезка между атакой Асмодея и пробуждением в лагере.
Эльфийка - ее имя так и не было названо – подливала пиво, резала мясо и
почему-то, стоило Молчану отвернуться, смотрела на Вишену с дикой
ненавистью. - Вот так… - варвар отхлебнул из кружки. – Тебя
похоронили в монастыре. Туонела надела траур и, - тут он запнулся, -
наверняка носит его по сей день. Ума не приложу, как ты попал в Фиррот.
- А… а откуда вот эти шрамы? – решился, наконец, спросить Вишена. - На лбу? – помрачнел Молчан. – Это Шита. - Шита? – кошка с горящими желтыми глазами. - Мать Туонелы, - варвар помрачнел еще больше.
Почему-то разговор о Шите не доставлял удовольствия ни ему, ни
эльфийке. Вишена плохо понимал, почему, может, она тоже умерла, но
отступать было поздно: - Туонела твоя дочь! - Правильно, - тяжело сказал Молчан. – Моя и Шиты. - Шита умерла? Эльфийка застыла с наклоненным кувшином, напряженно ожидая ответа варвара. - Для меня – да.
Тут до Вишены дошло. Он слегка покраснел под яростным взглядом
пронзительно-голубых глаз эльфийки. Та с силой грохнула кувшин на стол
и демонстративно вышла из комнаты. - Не надо было при ней, -
Молчан проводил девушку взглядом. – Ревнует. Все еще ревнует,
глупенькая. А знаешь, Виш, ведь Шита и впрямь умерла, совсем, как ты,
некроманты Совета, да сохранят боги Ридлла и Аманара, ну, и Неми, само
собой, выдернули нас с того света. И все было хорошо… Пиво было
слишком много, и оно оказалось слишком крепким. Больше всего Вишене
хотелось лечь и обдумать все услышанное, в особенности то, почему при
упоминании Туонелы сердце сорвалось в галоп и стало непривычно жарко.
Но Молчан явно хотел выговориться. - Я устал, Виш, устал. Эта
женщина… - ясно было, что имелась в виду Шита, - она… она не умеет
просто любить. Ей нужно постоянно рвать твое сердце, мучить, изводить,
отталкивать и снова звать. Я не выдержал. Ин… она светлая, понимаешь.
Любит – и все тут. Всегда рядом, всегда готова помочь, понять,
поддержать… но… Виш… я… я столько раз хотел написать и… но назад дороги
нет. Моя жизнь принадлежит Ин. Не душа и не сердце. Жизнь.
Пустячная вещь, которой можно рисковать, которую можешь вернуть тебе
любой некромант. Остальное – там, в монастыре. - Где сейчас Туонела?
- Мне отписали, что она отправилась сюда, во Фрипорт. Как я буду
смотреть ей в глаза? Я же и ее бросил, ведь они не разлучались с Шитой
все это время. Моя дочь и моя… моя… - Я хотел бы увидеться с Туо,
- решительно прервал Вишена, ему неожиданно совершенно расхотелось
слушать варвара. – Если получится. - Думаю, получится. Она наверняка обрадуется, когда узнает, что ты жив. - Почему? – сердце на миг перестало биться.
- Потому что вы вроде как любили друг друга. Туо собирается поступать в
Академию и поселится во Фрипорте. Мы с Ин скоро уедем - все-таки дом
принадлежит и Шите тоже, сам понимаешь. Так что Туо и ты можете
остаться тут. Про неудавшийся обряд и Авиценну Молчан
рассказывать не собирался. Отчасти, потому, что все это уже не имело
значения, отчасти – и сам не знал толком, что случилось. Для себя он
твердо решил, что покинет Фрипорт самое большее завтра вечером. Просто
не мог дольше оставаться в доме, наполненном воспоминаниями. Вишена
цедил пиво – постаревший за вечер лет на десять, загорелый,
огненно-рыжая шевелюра выгорела под солнцем Мадж'Дула до соломенной
желтизны, он мало походил на того юношу, каким Молчан его помнил.
Но все же – как из могилы в монастырском саду молодой варвар попал в
лагерь фирротских работорговцев? Еще одна загадка, на которую вряд ли
будет ответ…
|