Глава первая.
Библиотека тонула во тьме. После давнишнего
пожара, уничтожившего сотни бесценных рукописей, смотрители
строго-настрого запретили оставлять любые источники пламени, даже
трижды зачарованные, без присмотра. Свет-камни давали ничтожно мало
этого самого света. К тому же он был неприятно тусклым и больше
раздражал, чем помогал. Потому среди высоченных стеллажей было
темным-темно, хоть глаз выколи. Впрочем, темнота ничуть не мешала
маленькой юркой тени, пробирающейся среди россыпей полуистлевших
фолиантов в кожаных переплетах. Крысы, упрямо грызущие отсыревший
пергамент, только косились на старшего брата и ни на миг не прекращали
точить книги острыми белыми зубками. Тени было, в общем-то, все равно,
если уж библиотекари побросали фолианты в подвале, значит, в них не
было особой нужды. Впереди тускло мелькнул огонек. Одинокая свеча
прилепилась на самом краю здоровенного стола, тонущего в море книжного
мусора. На фоне уютного желтого пламени четко резался острый крысиный
профиль – над ворохом манускриптов сгорбился ратонга. Тень на миг
замерла, приглядываясь. Ратонга за столом подернул ушами, задумчиво
сунул в рот кончик пера, прижал локтем упрямый свиток. Сидением ему
служила гора инкунабул в устрашающе-черных переплетах. «Обитатели…», -
прочла тень на одном из корешков. Решительно шагнула в расплывчатое
пятно света, сдергивая с головы глухой капюшон. - Гис! – вскинулся ратонга за столом. От неловкого жеста гора книг пришла в движение, угрожающе зашаталась. - И тебе привет, Черноусина, - ухмыльнулся Гис, подпирая плечом «Обитателей». Черноус спрыгнул со своего сидения, Гис отскочил в сторону, книги радостно разъехались во все стороны. - Рад видеть, дружище! - Взаимно, червяк ты книжный, - осклабился гость. - Какими судьбами? - Черноус бросил на стол изрядно обкусанное перо, пожал протянутую руку. - Неисповедимы пути ратонга, друг, - Гис отпихнул ногой «Историю керра». Потянул носом. – Ты никак трапезничать собрался? - Собрался, - кивнул Черноус. – Присоединяйся.
Ратонга соорудили некое подобие стола из «Социума орков», «Знай своих
бикси» и какой-то чуши на тексианском. Черноус выставил оплетенную
лозой квадратную бутылочку, кусок тронутого плесенью сыра с крупными
дырками, милыми глазу любой мыши, початый круг кровяной колбасы с
перцем и жесткую краюшку черного хлеба. Гис предусмотрительно прихватил
Юм-юмового сидра и холодные стейки из вирма. Получался сущий пир. По
углам мягко затопотали сотни маленьких лапок – крысы учуяли еду. - О как, - Гис снял со стола свечу, поднес к бутыли. – Надо же! Прямиком из монастыря? - Да, - невесело сказал Черноус. – Тот самый год. Тогда выдался отменный урожай. - Я помню, - посерьезнел Гис. – Стало быть, первый глоток – на помин? - Угу, - кисло кивнул ратонга.
Откупорили и пили в тягостном молчании. Черноус вяло закусил
полупрозрачным кусочком сыра – только Гис умел резать так, сказывалась
многолетняя практика. Ратонга искусно шинковал не только сыр и овощи.
Пили, глядя на покойный огонек свечи. Пламя вытянулось узкой
разноцветной каплей, таял красный воск. Гис отрезал кружок колбасы,
кинул в угол, младшеньким. Черноус невидящими глазами смотрел в свой
кубок. Он заметно постарел, шерсть изобиловала сединой, в углах черных
глаз совсем по-людски пролегли глубокие морщинки. Молчание
становилось мерзким, давящим. Гис отправил в рот еще ломоть колбасы,
поддел на острие ножа стейк – есть с кинжала он считал верхом
неприличия, кроме того, оружие всенепременно бывало отравлено, – и
весело заметил: - Что было, то быльем поросло, дружище. Судьба. - Судьба, - неохотно улыбнулся Черноус. - Что пишешь? Благонравные поучения для девиц, коим?
- Нет, - теперь Черноус улыбался искренне. – Работаю над переводом
одной весьма занятной книжонки. Автор – аноним – дает, так сказать,
альтернативный взгляд на историю канувших в лету Теней. - Ну-ка? – из вежливости поинтересовался Гис.
- Как всегда, по прошествии времени, разбойники приобретают
несвойственное им благородство, пираты, убийцы, мародеры и висельники… - То есть, все те, с кем я ежедневно сталкиваюсь на улице, - вставил шпильку ратонга. - Оказываются истинными героями, не понятыми народом. Тени-де мечтали свергнуть диктатуру Владыки… - Я понимаю, почему автор аноним. Не думаю, что ему это сильно помогло, у Лукана отличная агентура. Зачем тебе сия побасенка?
- Там есть несколько весьма странных моментов, - Черноус вытер пальцы
подолом закапанной воском мантии и встал. – В частности, упомянуты
реальные личности. Хотя по его версии, Шита погибла во время штурма.
- Ну, мы-то знаем, что гораздо позже, - Гис выразительно кивнул на
бутылку с вином. – И не погибла, насколько мне известно. Во всяком
случае, не в бою. - В собственной постели, - кивнул Черноус. – На час пережив своего варвара. Мирная смерть.
- Большая редкость для нашей братии, - совершенно спокойно заметил Гис,
кидая еще кусок колбасы осмелевшим крысам. - Как-то нетипично. Не
по-ассасински, я бы сказал. И кто же там упомянут? - Например,
Авиценна. Автор не знает, что уцелела Шита, но очень красочно описывает
процесс, хм, исцеления мистика. Словно сам видел. Вот слушай.
Черноус наклонился к свече, раскрывая небольшую, ин-кварто, книжицу в
том месте, где торчала закладка, сплетенная из разноцветных нитей.
- И тогда же мазель Ринна, и леди Фэй, и другие, бывшие в тот час в
шатре, узрели, как отверзлись очи его и глас, слабый зело, изрек… - Нет, он аноним не из-за Владыки. Это уже перевод или еще нет? - съехидничал Гис. - Это стилизация, - строго заметил Черноус. - Можешь дальше не читать, - фыркнул убийца. – Лучше своими словами.
- Так вот. Есть у меня подозрение, что автор намеренно умолчал о
многом. Тут нет вообще ни слова, например, о командоре Элларе. И,
скорее всего, знаешь, почему? - Почему? – Гису было, в общем-то, все равно.
- Потому что Эллар так и остался в тени. И на момент написания был
жив-живехонек. Равно, как и Шита. Автор не хотел привлекать к нему
излишнего внимания, отчего история местами провисает. Авиценна – ладно,
он слишком заметная персона… был. Но большую часть тихо задвинули в
тень. - Автора надо искать в регистрационной книге гильдии, - спокойно сказал Гис. – Ты это хотел сказать? - Да, - удивился Черноус. - И почти наверняка знаешь его имя. - Да, - снова согласился библиотекарь. - Я тоже. Промолчим. Ты просто выравниваешь текст. Для себя? - Нет. Для Туонелы. Она ищет любые упоминания о тех событиях. Особенно те, где говорится об Авиценне.
- Он-то ей на кой? Поднять из могилы, что ли? – проворчал Гис. –
Сколько лет прошло! Его «Парадокс», двойной выверт, давно стал
классикой, его преподают на кафедрах мистики и некромантии. Или все еще
пытается что-то исправить? - Не знаю. Мне все равно. Я делаю, что просят.
- Заливаешь, конечно, но мне без разницы, ваши пыльные тайны мне без
надобности, - ратонга вытер жирные усы. – Я за другим пришел. - За другим? – Черноус обиженно захлопнул книгу. - За другим, - подтвердил Гис. – Где-то тут, в подвале, всенепременно должен сыскаться хотя бы один экземпляр знаменитого…
Странно. Странно, страшно и ледяно. Сыро. Жутко. Тело. Стянутое мокрыми
простынями, высыхающими на холодном ветру. Больно. Пронзительно больно.
Что? Где? Кто? Рот полон кислого и металлического, острая кромка
раскрошившегося зуба царапает распухший язык. Что?
Веки
поднимаются медленно, склеенные солью и кровью. Огонь. Тусклый,
багровый, глазок на стене. Гаснет. Гаснет. Что? Поднять руку. Чужое
тело. Чужая рука. Кто? Где? В ушах океанским прибоем мерный рокот
мелодичного, лопнувшего запредельной болью голоса. Inemma squessa tadh…
Верни мне мое… Мир качается. Мир – кусок черного зеркального обсидиана
под голой спиной. Сесть. Тяжело, рот полон горечи. Мир качается. Дымка.
Кровавая пленка. Что? Кто? Эхо мечется по залу. Иди ко мне, дитя,
медлить нельзя. Мне мое…
Туонела покачнулась, но все же села.
Голова кружилась страшно. На глаза падали мокрые волосы. Она сидела на
алтаре, совершенно голая. По оливковой – оливковой?!? – коже вилась
тонкая змейка вырезанных знаков, еле видимая под запекшейся кровью.
Босые ступни коснулись ледяного пола. Исписанного темными рунами пола.
Огонь. Гаснет. Встать. Что? Что случилось? Прошел час, а может, день,
Туонела смогла опираться на ватные ноги. Все тело изрезано. Знаки,
сотни знаков. Темно. Звездой посреди комнаты – обсидиановый алтарь. Пол
залит кровью, спекшейся кровью. Девушка встала, ее качнуло, бросило на
пол, острый луч алтаря разорвал кожу под глазом. Мир померк.
Стон. Еле-еле слышный. Встать. Нет. Ползти. Хоть как-нибудь. Туда, в
угол, где куклой брошено изломанное магией тело. Маленькое гибкое
сильное тело. Россыпь стальных волос. Белая бескровная рука,
вывернутая, разрисованная. Кровь. Кругом кровь. И флейта.
Тренировки. Собрать волю в кулак. Туонела на коленях подползла к телу.
Еще жив. Слабой рукой ухватила тонкое плечо, повернула. Где-то она уже
видела эти глаза на раскрашенном скуластом лице. В другой жизни. В
другой смерти. Гаснущие, затянутые туманом боли и страха лучистые
глаза. Не думая, что делает, обняла, прижала голову к груди. Горячее по
щекам. Слезы. Мир стал четче, обрел форму, обрел плоть. И потерял
смысл.
- Авиценна… - слезы, розовые слезы на белое лицо. – Ави… Ави…
Сердце. Глухо стучит изнутри – выпусти, вложи в его грудь, спаси,
спаси, пока не поздно! Пепельный шелк по холодной коже. Глаза. Губы
силятся дрогнуть в улыбке – слишком больно и поздно. Умирает. Уходит
один за луной по берегу. К великой реке без названия. И острая,
страшная боль резанула изнутри, в груди.
- Ави… милый… лю…
- Не смей, - безжизненный шепот под сводами черепа. - Замолчи. Не держи меня.
- Больно… - задыхается.
Мир уходит. Мир тает в гаснущих глазах. Мир – это навсегда умолкающий
мелодичный голос, вечно холодные пальцы, добрая, светлая, всепонимающая
улыбка, от которой замирает сердце.
- Навсегда… не держи меня…
- Ави… Ави… Авиценна… не уходи… с тобой… Ав-и-и-и-и!!!!!!!!
Грохот. Дверь. Гибкая тень на пороге, сорванный вздох ужаса. Кто-то
большой падает рядом в кровь, в его кровь, пытается поднять, взять на
руки, вырвать из окостеневших пальцев враз потяжелевшую голову. Чей-то
грубый злой голос приказывает разлучить, отнести… куда? Нет. Она
останется с ним! Вскидывает голову, глаза в желтые, расколотые
вертикалью, глаза. Вся сила, вся боль в едином приказе – оставь!!!! И
чей-то крик…
...Герман задумчиво ломал на мелкие кусочки пышную
теплую лепешку, обмакивал каждый в темный гранатовый соус, медленно
жевал, запивая остывшим чаем. Шита терпеливо сидела на тростниковой
циновке и молчала. Герман знал, что она не спала, по меньшей мере, три
ночи. Он – четыре. И в сон не тянуло. Тянуло пойти и нахлестаться
вдрызг. Издергались, измучались. Страшно.
- Застыла. На полпути от него к себе, - нарушила молчание керра. – Так?
- Да, так, - иллюзиониста, казалось, внезапно заинтересовал журавль на
раздвижной вантийской ширме за спиной Шиты. – Полуэльф. Наполовину
варвар, наполовину керра, изуродованная неаккуратно экстрагированной
полуматрицей. Рыжая.
- Красивая. Герман, что будет с ее психикой?
- Понятия не имею, - пожал худыми плечами иллюзионист. – Слишком много всего и сразу. Ты знала, что Туонела любила Авиценну?
- Догадывалась, - керра плеснула себе чаю. Пальцы, держащие пиалу,
дрожали. – Обычная девичья влюбленность. Ничего особенного. Я в ее
возрасте влюблялась каждую вторую пятницу месяца. Кроме того, она все
еще носила траур по Вишене.
- Между тем, полагаю, именно ее чувства и послужили причиной трагедии.
- Герман, в итоге кто-то просто обязан был отправиться на тот свет, -
цинично возразила Шита. – Это не ребенок, а адский коктейль. В ее
судьбу вмешивались все, кому не лень, полагаю, Иннорууку просто надоели
доброжелатели. Идиотская попытка самоубийства – можно сказать,
двойного, история с Тенями, смерть Вишены, яд Асмодея. Влюбленность в
прибабахнутого мистика, вытащившего ее с того света. Многовато, не
находишь? И самое главное – что моя радость сотворила с Моури?
- Приказала оставить ее в покое.
- Приказала? Да он едва следом за Ави не отправился!
- Мог бы и отправиться, - Герман выпрямился. – Я не совсем уверен, но,
похоже, на прощание Ави, да прибудет с ним милость богов, создал еще
больший парадокс, чем первый. Шита, судя по всему, Туонела стала
гипнотиком.
- Приехали! – чай выплеснулся из пиалы на серую рубаху керра. – Гипнотиком?
- Похоже на то, - кивнул Герман. – И если это так – сразу отправляй ее
в Академию. Это тебе не монахиня. Силу такого рода нужно уметь
контролировать, иначе окружающим сильно не поздоровится.
- О, Инноруук, я когда-нибудь буду жить спокойно?
- Кстати, а где Молчан? - словно невзначай поинтересовался Герман.
С лица Шиты на миг сбежала усталость. Гримаса боли. Такой боли, которую
можно причинить только одним. Иллюзионист пожалел, что задал вопрос.
Керра потребовались секунды, чтобы взять себя в руки, но в словах и
объяснениях нужды уже не было. Герман вздохнул про себя.
- Да,
бывает и такое, - горько сказала Шита. – Пройти через смерть и боль,
как бы пафосно сие не звучало, только для того, чтобы предать. И быть
преданным. Полагаю, это тоже сыграло свою роль?
- Если быть до
конца откровенным, - иллюзионист уставился на керра полупрозрачными
глазами цвета морского льда, - это вы убили Авиценну.
|